Переходим к описанию систематических фактов утраты ориентации капитаном каботажного судна «Диалектик» М.В. Поповым в случае удаления его судёнышка от береговой линии материка Гегельянщина. Точнее – о мимикрии «красного профессора», доходящей до полной «потери берегов».

«Те моменты нечто [речь о категории гегелевской логики: «нечто»], которые мы сейчас рассматриваем, к чему относятся? Ко всему. Возьмем Российское государство. Советский Союз – разве это была не историческая форма существования Российского государства? Была царская Россия, свершилась революция, и от России отпали Финляндия и Польша. Если после установления в России Советской власти думали, как назвать Советскую Россию, – то ли РСФСР, то ли Советский Союз, и, в конце концов, решили назвать Советский Союз, то разве от выбора такого названия не стало России? СССР – это историческая форма существования Российского государства. Название другое! А если человек поменяет фамилию, разве он не тот же человек? После контрреволюции 90-х годов территория России и население уменьшились почти вдвое, но Россия же не исчезла»

(Социальная диалектика, с. 179).

Это уже больше похоже не на очередную оговорку «красного профессора», а на фрагмент речи депутата латвийского сейма или иной экс-советской и не обязательно прибалтийской республики, семьдесят лет бессовестно «угнетавшейся проклятыми русскими». Разве Советский Союз не был добровольным объединением равноправных республик, обладающих неотъемлемой свободой отделения, которая до известного момента попросту никому была не нужна, а потому и не востребована? Разве Советский Союз «всё был Украина», то есть Россия? Если Россия и Советский Союз – одно и то же, то что такое РСФСР в составе СССР – Московия? Наверное, РСФСР – это «в-себе-бытие» России, остальные 14 республик – это «бытие-для-другого» России, а всё это вместе – это Россия, достигшая «для-себя-бытия» и названная «СССР»?

Или – еще один пример потери Михаилом Васильевичем ориентации при попытке материалистически истолковать Гегеля, точнее – говорить о чем-то другом, кроме Гегеля и «становления».

«Давайте разберем пример. Если в моей семье восемь здоровых парней, которые являются моими детьми, жена работает, дочки работают и другие родственники, и мы получаем 60% дохода от своего труда, а 40% от того, что мы вас наняли и вы тоже на нас работаете, я кулак или нет? Нет, потому что присвоение чужого труда не является основным источником дохода. А потом дети ушли в армию, дочки поехали учиться, и у меня стал основным источником дохода чужой неоплаченный труд. 70% дохода я получаю от найма работников и использования труда этих нанятых работников, от покупки рабочей силы и использования ее, а лишь 30% дохода я получаю от своего труда и труда членов своей семьи. Кто я? В этом случае я кулак»

(Лекции по философии истории, с. 31).

Хорошо, что Советская власть, решив переформировать тебя в кулака (видимо, чтоб было кого расстрелять), хотя бы дочек взяла учиться, раз уж ей понадобилось забрать в армию всех восьмерых сыновей разом. Ан нет – наверное, ты сам попросил взять их – на перевоспитание; только и женскую половину было бы лучше на службу отдать – с той же целью. Восемь здоровенных лбов призывного возраста и некое количество дочерей приносят 40 процентов «дохода», а ты на пару с женой – 30! Ясное дело, нужно чтобы Советская власть научила получше работать твоих потомков не только мужеска пола. С другой стороны – а зачем тебе вообще «доход» сверх того, что ты с сынами да дщерями способен получить, особенно при условии предоставления земли в пользование всем поровну? Точнее – не потому ли чада твои так херово работают, что ты 30 процентов «дохода» имеешь от наемного труда и кровиночкам твоим во главе с Пашей Эмильевичем запросто можно трохи порасслабляться и не только в ходе «производства зерна без труда во время роста озимых зимой»? Где граница в процентах «дохода» от труда собственного и чужого неоплаченного труда, чтобы считать тебя кулаком или честным советским тружеником? Разумеется, мы говорим «ты» не уважаемому лектору Михаилу Васильевичу, а только отбрехивающемуся от обвинений кулаку-мироеду, которым он прикинулся. Лектор же нам дает такой ответ:

«Чтобы человека назвать эксплуататором, недостаточно, если он кого-то эксплуатирует. Надо, чтобы доход, который он получает от эксплуатации, то есть от присвоения чужого неоплаченного труда, превышал тот доход, который он получает от своего собственного труда и от труда членов своей семьи»

(там же, с. 69).

Вот как: «половина плюс одна акция» по приносимому в твоем хозяйстве доходу у тебя – значит, твое фото вывешено рядом с доской почета. Если наоборот – наемные работники на один процент больше тебя приносят тебе же дохода – тогда на березе, рядом с осиной, висит уже не твое фото, а непосредственно ты, удерживаемый веревкой за шею, пока не задохнешься. В целом понятно, кроме одного – кто такие «другие родственники» со страницы 31 лекций М.В. Попова по философии истории, а также – что такое вообще «доход». Если ты вырастил 10 пудов зерна и все продал, твои наемные работники вырастили 20 пудов, ты им заплатил 5 пудов, 6 сожрал сам и только 9 пустил в продажу – то тебе куда – на березу или на доску почета? Но это не так важно, как демонстрируемые нами позднее систематические упреки «красным профессором» Сталина за отход от ленинских принципов, например, при разработке Конституции СССР 1936 года. При этом, в Конституции СССР 1918 года, которая наверняка разрабатывалась не без участия Владимира Ильича, а именно в её 65-й статье написано:

«Не избирают и не могут быть избранными, хотя бы они входили в одну из вышеперечисленных категорий:

а) лица, прибегающие к наемному труду с целью извлечения прибыли».

То есть, в поповской конституции – 51 процент дохода от наемного труда в целях извлечения прибыли для признания эксплуататором, в ленинской – любое, отличное от нуля, количество процентов. Однако, расходился с Лениным при написании конституции почему-то Сталин, а не Попов.

Двинемся же за Михаилом Васильевичем дальше от берегов, то есть — вглубь веков.

«В 1825 году декабристов подвергли репрессиям, одних казнили, других сослали в Сибирь, но уже через 36 лет царь вынужден был издать указ об освобождении крестьян от крепостной зависимости. И никто против этого не стал активно выступать. А почему? А потому что уже к этому времени многие помещики предпочитали сами освобождать крестьян без земли, но и без обязательства крестьян работать на барщине – пусть, дескать, они сами работают, а нам пусть дают оброк»

(Социальная диалектика, с. 369);

«После этого прошло всего 36 лет, и крепостное право в России было отменено. И что после этого было? Восстание возмущенных помещиков, которые пытались убить царя Александра II, отменившего крепостное право? … социальные изменения шли постоянно, и развитие капитализма до такой степени дошло, что сами помещики были вынуждены отпускать крестьян. Поэтому когда царь провозгласил ликвидацию крепостного права, это произошло довольно спокойно»

(Лекции по философии истории, с. 160,161);

«через 36 лет после восстания декабристов в России было отменено крепостное право. Формально освобождение крестьян в 1861 году совершил царь Александр II. То есть настолько усилилось давление противников крепостничества, что царь был вынужден подписать такой указ»

(Социальная диалектика, с. 455).

Вот такие вот «Письма издалека», правда, не Ленина из Швейцарии, а Попова – из будущего, но из России. Нам, в советской школе, рассказывали несколько другое, но тогда и на изучение Великой Отечественной войны выделялось гораздо больше времени, нежели нынешним ученикам. Возможно, «спасатели Попова» заявят о недопустимости противопоставлять знания из средней школы канувшего в лету государства знаниям профессора, который не только в той стране диссертацию защитил, но и в нынешней – так же обладает и кафедрой, и научными титулами. – Как говорится, хвала Марксу, что и у него нашлось время для «писем издалека» на эту тему, из другой страны, но в режиме реального времени. В 12-м томе сочинений есть две статьи, написанных в 1858 году, за три года до «освобождения» крестьян – именно о подготовке этого эпохального события. Поэтому, попросив извинения у читателя за большое количество изрядных по объему цитат, ударим Марксом по «красному профессору».

Резюмирующие мысли классика из тех статей таковы:

«нельзя освободить угнетенный класс, не причинив ущерба классу, существующему за счет его угнетения, и не внося одновременно разложения во всю надстройку государства, покоящуюся на таком мрачном социальном фундаменте»

(с. 606)

и

«настанет русский 1793 год; господство террора этих полуазиатских крепостных будет невиданным в истории, но оно явится вторым поворотным пунктом в истории России, и в конце концов на место мнимой цивилизации, введенной Петром Великим, поставит подлинную и всеобщую цивилизацию»

(с. 701).

Свои выводы Маркс обосновывает не гегелевским «становлением», «для-себя-возле-него-внутри-другого-бытием» или «погружением в основание», а фактами, сам погружаясь в них, рассматривая вопрос с исторической и экономической сторон. Вот историческая ретроспектива:

«Не следует забывать о том, как часто русское правительство вызывало перед взорами крестьянства fata morgana**** свободы. В начале своего царствования Александр I призывал дворянство освободить своих крестьян, но безуспешно. В 1812 г., когда крестьян призывали записываться в ополчение (милицию), им, хотя и неофициально, но с молчаливого согласия императора, было обещано освобождение от крепостной зависимости в награду за их патриотизм; с людьми, защитившими святую Русь, нельзя-де дольше обращаться как с рабами»,

**** — мираж (с. 699);

«с 1842 г. восстания крепостных против своих помещиков и управляющих стали эпидемическим явлением, что, даже согласно официальной статистике министерства внутренних дел, около шестидесяти дворян ежегодно гибнут от руки крестьян, что во время последней войны* их восстания колоссально возросли, а в западных губерниях направлялись главным образом против правительства»,

* — речь о Крымской войне 1853-1855 гг. (с. 701);

«крестьяне, имевшие преувеличенное представление даже о том, что царь намеривался сделать для них, стали терять терпение при виде медлительного образа действий своих господ. Поджоги, начавшиеся в отдельных губерниях, являются тревожным сигналом, смысл которого вполне ясен. Известно, далее, что в Великороссии и в областях, прежде принадлежавших Польше, имели место бунты, сопровождавшиеся большими жестокостями, что заставило помещиков переехать из деревень в города, где под защитой стен и гарнизонов они могут не бояться своих возмутившихся рабов»

(с. 608);

«дворянство, наверное, будет сопротивляться; император, разрываясь между государственной необходимостью и практической целесообразностью, между страхом перед дворянством и страхом перед разъяренными крестьянами, наверное будет колебаться; и крепостные, возбужденные до крайности большими ожиданиями и считающие, что царь на их стороне, но что дворяне связывают ему руки, теперь неизбежно начнут восстание»

(с. 701).

Не правда ли – далека нарисованная Поповым идиллия от марксова батального полотна? А уж насколько оказался прав Маркс в отношении русского 1793 года – аж оторопь берет! Сопротивлялись дворяне царским реформам? Еще как! Предложенный царем вариант плана двенадцатилетнего перехода был заменен удовлетворяющей дворян версией, предоставлявшей им возможность и далее паразитировать посредством земельной собственности, препятствуя развитию прогрессивного на тот момент капитализма. Были крестьянские восстания непосредственно после «освобождения»? Были. И в 1905 году, без всяких «разжигателей народного недовольства» большевиков, еще не успевших распространить свою агитацию до деревни, крестьяне с упоением жгли усадьбы кровопийц и вилы в брюха зажравшихся паразитов, в том числе от религии, втыкали с удовольствием. Именно поэтому «долженствование» выкупных платежей, запланированное к окончанию в 1932 году, было прекращено в 1907-м, к которому крестьяне и так уже успели выплатить тройную (!) цену за непонятно почему не переданную им бесплатно землю. Ну и, несмотря на открытый Столыпиным по ленинскому выражению «последний клапан» для сброса давления народного возмущения, закончилось всё в 1917-м – переходом к подлинной и всеобщей цивилизации, победное шествие которой, пока что, к сожалению, приостановлено из-за временной смены направления движения. И тут бы современным нам буржуинам, мечтающим о дворянстве и мнящим вековечное установление капитализма, а также всем их идейным приспешникам-пропаганд…ам «сталинских репрессий» или «ошибок» Сталина – вспомнить не только о всесильности учения Маркса по причине его безусловной правильности, но и о том, что «из истории известно, что контрреволюция всегда приводила лишь к более основательной, более кровавой революции» (МЭ, т. 6, с. 279). А тем, кто пока что по «искреннему тупоумию» или своим невежеством препятствует внесению пролетариату сознания извне, созданию партии пролетариата – подучиться бы, дабы к тому моменту, когда давление вновь запредельно возрастет – это был бы не бунт, бессмысленный и беспощадный (или из-за рубежа управляемый), а революция, которая совершена не только с чувством, но и с расстановкой, и поэтому – с толком. А еще платным «историкам» и их бесплатным адвокатам, помощникам в продвижении, финансировании вскладчину и прочим, в силу собственной ограниченности, добровольным агентам – можно задуматься о судьбе «Мемориала» и уже проявляющейся тенденции по Катыни – даже нынешней власти всё «неудобней» и «неудобней» быть правопреемниками «страны массовых убийц во власти».

Однако, охолонем немного и вернемся к … нашему бледно-пунцовому профессору. Экономические причины сопротивления дворянства даже «межфракционному» царскому плану освобождения крестьян Маркс поясняет статистическим данными, из которых делает такие обобщения:

«Деятельность Главного комитета по крестьянскому делу окончилась почти полной неудачей и привела только к резким разногласиям между его собственными членами, разногласиям, в которых председатель этого комитета, великий князь Константин, стал на сторону старорусской партии против царя. … Среди русского дворянства, конечно, имеется партия, стоящая за отмену крепостного права, однако она не только составляет численное меньшинство, но не единодушна даже по важнейшим вопросам. Высказываться против рабства, но допускать освобождение только на таких условиях, при которых оно сводилось бы к простой фикции, — подобная позиция является, как видно, модной даже среди либерального русского дворянства»

(с. 605);

«Многие имения помещиков обременены частными долгами. Многие помещики живут оброками, которые им платят их крепостные, обосновавшиеся в городах в качестве купцов, торговцев, ремесленников и мастеровых»

(с. 606);

«чем глубже дворяне вникали в суть вопроса, тем сильнее становилось их сопротивление, и чрезвычайно показательно, что через восемь месяцев правительство оказалось вынужденным само развить эту схему и составить тот план, который первоначально мыслился как добровольный акт со стороны дворянства»

(с. 694);

«Сопротивление русского дворянства царским планам освобождения крестьян уже начало проявляться двояким путем: пассивным и активным»

(с. 698).

В общем – дворяне не бунтовали после манифеста об освобождении крепостных, потому что порешали свои вопросы угрозой бунта до издания этого эпохального документа.

Иначе говоря, никак не мог капитализм в России сложиться в результате только его «становления», как нам пытается втереть «красный профессор». Даже согласно Гегелю не мог – в его «Науке логики» присутствует не только категория «становление», но и революция, т.е. «скачок», только в результате которого «нечто» и становится «другим», изменив свое качество («заключается в качественном переходе какого-нибудь нечто в свое другое вообще и в свою противоположность»). Никак не мог самый главный крепостник России, опиравшийся на таких же как он, просто меньшего калибра, крепостников, ни действовать в интересах развития капитализма*, ни отменить крепостное право, не вызвав дворцового переворота или крестьянского восстания (в зависимости от вектора «освобождения»). Царь, разумеется, стал на сторону помещиков и, в результате, как должен бы знать «красный профессор», крестьяне, аккурат после своего «освобождения», изумившиеся таким «земле и воле» – начали восставать и именно тогда в России был впервые поднят красный флаг как символ борьбы за настоящую свободу человека труда. Восстаний было столько, что небезызвестный Бакунин хоть и ошибочно, но всерьез предполагал возможность их развития в крестьянскую революцию; наиболее прогрессивные силы создали другую «Землю и волю», но это уже и другая история.

* - Ленин с большим трудом через тридцать с лишним лет смог убедить интересовавшихся этим вопросом в том, что Россия, конечно, страна особенная, но капитализма ей не миновать.

Если уж рассматривать вопрос «освобождения» крестьян «гегелевским методом», то нужно говорить о том, что в «становлении» царизма в России момент его «возникновения» уже, как и у всего «конечного», сменился «прехождением», посему это государственное устройство близилось к своему «небытию». Монархи же, начиная с Александра I, помнившие и Е. Пугачева, и С. Разина, да напуганные революцией во Франции – и без Гегеля прекрасно осознавали – нужно что-то делать, но сделать ничего не могли, поскольку им надо было либо крестьян ублажить полной свободой, но погибнуть от рук своих же, от дворян – либо продолжать опираться на помещиков, вручив крестьянам дырку от бублика. Само самодержавие уже отжило своё, давно превратившись в гниющие оковы для развития общества, но «становление» капитализма только-только началось, и он еще не достиг уровня развития, позволявшего буржуазии ни взять власть на волне народного гнева, ни давить на царя. У Попова царь под давлением противников крепостничества был вынужден освободить крестьян. Только в жизни противниками крепостничества были нередко восстававшие крестьяне, а не некие передовые помещики, которые не только своих крепостных освобождали, но ещё и умудрялись на царя давить. Кроме того, в жизни – царь понимал необходимость освобождения крепостных, но дворяне были несколько коснее и менее заинтересованными в собственном экономическом самоубийстве, поэтому являлись не противниками крепостничества, а как раз-таки его сторонниками – в результате чего царь оказался вынужден не освободить крестьян, а, скажем так – изменил, малость смягчил форму их закрепощения.

Отсюда закономерен вопрос: из-за чего же, согласно Попову, колготились тогда неугомонные большевики в России, которую кто-то сейчас считает потерянной – и до 1907-го и после, и даже после февраля 1917-го – если крестьяне из-за давления прогрессивных помещиков на царя тихо и мирно получили в 1861 году личную свободу, в 1907-м – свободу от выкупа земли? Да вот, оказывается, из-за чего:

«Большевики выступали за передачу «отрезков» крестьянам путем изъятия этой земли у бывших помещиков. Бывшие помещики и их государство сопротивлялись»

(Социальная диалектика, с. 369) [прошлая, противоположная ГДР, страна ФРГ, конечно, много чего делала в пользу бывших нацистов, но назвать её государством бывших нацистов… как вообще «бывшие» могут иметь своё государство? да и с какого перепуга помещики в связи с отменой крепостного права стали «бывшими»? Если даже у В. И. Даля в словаре: «Поме́щик, помещица, дворянин, владеющий поместьем, вотчинник; прежде владелец крестьян, ныне владелец населенного именья, жилой земли»].

Откажемся от комментариев, удивившись в очередной раз своеобразному пониманию «красным профессором» и истории, и классовой борьбы, и роли крестьян, и места большевиков. Доведем изумление читателя до крайней степени и закончим эту заметку. Почему мы так поступаем? Потому что не только царь с помещиками, но и капиталисты в России, в изложении Попова – знаете, какими парнями были? Отличнейшими – ничем не хуже Ю. Гагарина:

«Когда у нас появился капитализм, сколько у нас в России был рабочий день? 11,5 часов. А после февральской буржуазной революции уже 8-часовой»

(Социальная диалектика, с. 255).

Историю сокращения рабочего дня хотя бы до 11,5 часов опустим. Нам и так много чего останется необходимо понять – например, чего не хватало большевикам в той распрекрасной стране, в которой, после буржуазной революции, капиталисты, ее совершившие, взяли, да и ввели 8-часовой рабочий день. Если большевики добивались передачи только «отрезков» земли крестьянам, а этому сопротивлялись бывшие помещики, если после февральской буржуазной революции уже был 8-часовой рабочий день:

зачем Ленин писал в начале марта в проектах своих тезисов:

«Новое правительство не говорит в своей программе ни слова ни о 8-часовом рабочем дне и других экономических улучшениях положения рабочих, ни о земле»

(ПСС, т. 31, с. 4)?

на кой ляд Ленин призывал в середине марта, в листовке «Товарищам, томящимся в плену»:

«Заявите громко, что вы, вместе со всей лучшей частью русских солдат, не хотите царя, что вы требуете свободной республики, безвозмездной передачи помещичьих земель крестьянам, 8-часового рабочего дня»

(там же, с. 65)?

что заставило Петроградскую общегородскую и Седьмую (апрельскую) всероссийскую конференции РСДРП в конце апреля признавать:

«Временное правительство … противодействует переходу всей земли в руки народа, навязывает ему помещичий способ решения аграрного вопроса, тормозит введение 8-часового рабочего дня …»

(там же, с. 251, 343)?

почему Ленин в основном соглашался с резолюцией «межрайонцев» во второй половине мая:

«довести дело революции до ее решительного конца и полностью разрешить вопросы о войне и мире, конфискации земель, восьмичасовом рабочем дне и т. д.»

(ПСС, т. 32, с. 113)?

И, наконец (просто чтобы не перенасыщать заметку цитатами) – если всё стало так чинно и благородно с рабочим днем в России после февральской буржуазной революции – почему, продумывая материалы к пересмотру Программы, то есть – не столько планируя деятельность партии на месяц или год, а сколько разрабатывая цели ее деятельности на более продолжительный период, Владимир Ильич предполагал включить в нее следующий пункт:

«партия требует: 1. Ограничения рабочего дня восемью часами в сутки для всех наемных рабочих»

(там же, с. 156)?

Быть может, потому что февральская буржуазная революция, точнее – буржуазное Временное правительство и не думало укорачивать рабочий день, а рабочие с крестьянами если и получали некие плюшки, то не везде и лишь потому, что

«В целом ряде провинциальных местностей революция» шла «вперед путем самочинной организации пролетариата и крестьянства в Советах, самочинного устранения старых властей, создания пролетарской и крестьянской милиции, перехода всех земель в руки крестьянства, введения контроля рабочих за фабриками, введения 8-часового рабочего дня, повышения заработной платы, обеспечения непонижающегося хода производства, установления надзора рабочих за распределением продовольствия и т. д.

(ПСС, т. 31, с. 430)?

Как может быть такое, чтобы все эти противоречащие реальному ходу истории чудовищные вещи (и далеко еще не исчерпывающе приведенные) писал «красный профессор», материалистический толкователь Гегеля и прочая, и прочая – а не какой-нибудь «Россия-которую-мы-потерятель» или лауреат историко-литературной премии «Российского исторического общества» 2018 года «за литературный вклад в изучение и популяризацию истории Великой (!) российской (!!) революции» Лев Данилкин (льющий по мнению подгузивистов «потоки патоки» на В.И. Ленина)?

Под занавес этой части заметок подивимся абсолютно потерявшему берега «красному» лоцману, шагнув вслед за ним вглубь веков еще дальше — и дабы завершить раздел на столь же изумляющей, но несколько веселой нотке, приведём доказательство того, что М.В. Попов, помимо всего прочего, еще и в математике не специалист:

«Человечество прожило в бесклассовом обществе первобытнообщинного коммунизма около 100 тысяч лет и только 2,5 тысячи лет – в классовом обществе»

(Социальная диалектика, с. 242).

Уж извините, Михаил Васильевич, мы в этот раз на «ты» – да чтоб ты жил, но не на одну зарплату, а 4600 лет назад, непосредственно таская на себе блоки для постройки пирамиды Хеопса в бесклассовом обществе первобытнообщинного древнеегипетского коммунизма!

Программа Движения
Вступить в Движение